Война — это горе, голод и смерть

Немного напишу о себе в страшное военное время. В 1941 году я работала в колхозе «Красная речка». Помню, 12 августа подгребала сено у стога, на стоге стояла мать. Она была на последнем месяце беременности, и прямо на стоге родился мой брат Виктор. Мать меня позвала: «Доченька, найди отца, родился мальчик». Я побежала искать, но отец работал далеко. А к стогу подошли два старика с вилами и сняли маму на двух деревянных вилах и тряпке в виде полога. Мать с братиком увезли, а меня заставили завершить стог. Было страшно, но я завершила этот стог как мне диктовали снизу эти старики.

Семья у нас была большая, нужны были трудодни. Летом я работала, а зимой училась. Две зимы писали на газетах, книг и тетрадей не было. Ходили все в лаптях, а сапоги хранили на полатях, под потолком. Мать через неделю вышла на работу. С ней мы жали рожь, овес, ячмень. Всю работу делали вручную, не было никакой техники. Жали, косили, молотили — все вручную. Самое трудное, что мы недоедали, платили большие налоги. Картошку сушили для фронта — облагали по 40 кг, мясо — тоже 40 кг, молока 250 л или 8 кг масла. Картошку сушили мы, три девочки, носили ее за 10 км в город, шли по шпалам. В 1943 году было много голодной шпаны. Однажды они выскочили из-под моста и отобрали у нас картошку. Мы вернулись домой без котомок, голодные, заплаканные. Потом нас провожали до моста колхозные старики. В школе училась две зимы. Учительницу Валентину Ивановну взяли на фронт, потом в село пришла похоронка — она погибла на фронте.

Самое трудное началось, когда стали забирать на фронт мужиков и молодых парней. Сразу забрали моих дорогих дядюшек. Пять дядюшек погибли, не вернулись с фронта. Баба Варя сильно плакала и ослепла от слез — пять сыновей потеряла на войне. В 1942 году ушел на фронт мой отец. Совсем нечего было есть, голодали, ели что попало — крапиву, лебеду, кашку-клевер. На трудодни давали мало, налоги были невыносимо большие, у всех детей был рахит. Отец пришел с фронта больной после ранения. Мы, дети, возили его в баню на санках, потом привозили домой, ставили огромный ведерный самовар и все сидели за большим столом и пили чай с сахарином. Когда отец поправился, стал снова пахать колхозные поля. Пришел с фронта один дядя Ваня Полозов, и они с отцом пахали поля. Потом и коней забрали на войну, остались одни быки. Вот и мне пришлось поработать на быке Мишке, но я не смогла с ним сладить — таскал меня по кочкам, по шиповнику. Руки и ноги были порезаны прутьями и шиповником, до сих пор шрамы на голове, на руках.

Самое страшное воспоминание такое. Поезда у нас почти не останавливались, и мы с девушкой Тоней решили дождаться какого-нибудь случайного поезда. Под вечер остановился один, и мы с Тоней прыгнули на подножку. У Тони была сеточка с булкой хлеба, а у меня котомка, в ней — караваешек хлеба из мякины и разной травы. Дело было к вечеру, когда по крыше вагона побежала шпана. Сначала подскочили к Тоне, но она не отдавала хлеб, тогда они бритвой резанули её по носу и убежали, отобрав хлеб. Потом подскочили ко мне и вырвали с плеча котомку с хлебом, а там еще лежали: книга, чекушка масла, кусочек сахара и газета (я так хотела учиться в школе). Так как поезда не останавливались, а пешком ходить страшно, я перестала ходить в школу, осталась работать в колхозе за трудодни, помогать большой семье (11 человек).

Остановился у нас эшелон с ранеными, их расселили на долечивание в нашу деревню, так как госпитали были до отказа заполнены. У нас был большой дом, и поселили к нам четырех солдат, им родители отдали большую комнату. Мы, дети, спали все на полатях. Я работала по-прежнему в колхозе за трудодни. Мать с медсестрой ухаживали за ранеными. Я носила им продукты из ларька на другой улице, и еще мыла полы. На большее сил не хватало, и я усталая ложилась спать на полати до утра. А утром опять на работу, куда пошлет бригадир.

Молоденький солдатик с перебитыми ногами лежал на широкой лавке и все мне говорил, что я ему понравилась, что приедет в наш колхоз, будем вместе работать. Но его комиссовали, родители забрали, и я его больше никогда не видела. Пожилой солдат Иван вскоре умер, остались Костя и Павел. Через три месяца и они уехали, мама с медсестрой смогли их выходить.

Я училась всего две зимы и больше не смогла, нужно было помогать родителям. У меня и сейчас остались шрамы от проклятой войны, болят они по ночам, не могу спать. А солдат, который Иван, пока не умер, все проклинал и Гитлера, и Сталина. Когда ему становилось совсем плохо, сестра делала ему уколы, и он на время успокаивался. Когда он умер, мы все о нем плакали. Остальные солдатики уехали, оставили наш большой дом. Жили мы в нем до 1950 года. Потом родители завербовались в Амурскую область от страшной нужды и безысходности. И все мы живы, кроме сестры Вали и брата Володи…

Есть у меня два сына — моя самая большая радость.