Родом из детства

Мои радужные воспоминания о детстве, по зрелому разумению, надо бы дополнить и тем, что наводит на грустные размышления. Начиная с войны, называемой теперь Второй мировой, ибо детство наше начиналось до Великой Отечественной, прошло через неё, а потом его коснулась и короткая Cоветско-японская.

Разве мы не дети войны?

К слову сказать, на региональном уровне, к великому сожалению, нас не считают нужным отнести к категории «Детей войны». Каким цинизмом несёт от выставленных в Интернет мнений некоторых чиновников, наверняка, причисляющих себя к государственным деятелям и заявляющих, якобы, «бомбы на них на Дальнем Востоке не падали, да к тому же, по возрасту они и так уже почти все имеют льготы». Последнее слово особенно раздражает этих «деятелей», когда адресуются они не им.

Спасибо судьбе, даровавшей нам детство без бомб! Было оно трудным? Да, как и у всех. Жили впроголодь, хлеб по карточкам. Матери пухли с голоду, незаметно подсовывая свою пайку детям и мужьям-кормильцам семей, труженикам тыла, отдававшим все силы и здоровье во имя Победы. Заводы, фабрики, железная дорога — взрослые и дети-подростки, работавшие там, обеспечивали фронт всем необходимым.

Нашего отца, бывшего директором лесхоза, мы дважды провожали семьёй из дому на фронт. А из Хабаровска его возвращали по брони «на исходную позицию» — в тайгу на заготовку древесины стратегического сортамента (необходимой для изготовления пропеллеров и других деталей самолётов, артиллерии и другой военной техники). Неделями не появляясь дома, больной туберкулёзом лёгких, гася содой свою язву, он от природы худощавый, превратился, что называется, в ходячий скелет. Целебный воздух тайги не спасал. Ему приходилось после вой-ны ещё долгие годы периодически ездить в Хабаровск на, так называемое, поддувание лёгких. И спасибо советским профсоюзам, регулярно обеспечивавшим санаторно-курортным лечением!

Нас, детей, природа-мать поддерживала «подножным кормом». Дома мамы кормили зелёными похлёбками с крапивой, лебедой или щавелем, забеливая молоком от козы или коровы. Владельцы коров после вечерней дойки отправляли своих чад на приёмные пункты — сдавать удой государству. Гремя пустыми бидонами, «голопузая» и босоногая ребятня возвращалась домой, стараясь не потерять книжку сдатчика, в которой отмечался литраж и жирность сданного молока (при жирности ниже требуемой обязательная норма сдачи молока возрастала и наоборот).

Притупить острое чувство голода не только детям, но и взрослым помогала сера, которую непрерывно жевали все от мала до велика. Варили её в домашних условиях из сырья — смолы, собранной с брёвен хвойных пород. Брёвна по узкоколейке свозились с лесоучастков на нижний склад, расположенный на Новостройке. Так назывался посёлок лесозаготовителей Вяземского лес-промхоза с клубом, столовой, пекарней, магазином и бараками. Контора ЛПХ располагалась на втором этаже деревянного здания, первый этаж которого занимала Вяземская начальная школа №3. Контора лесхоза находилась в отдельном доме, стоящем поблизости от кучно расположенных построек ЛПХ.

Мы, дети, если посмотреть со стороны, напоминали жвачных животных, скорее коз. С наступлением весны, ощипывая молодые побеги кустарников, лепестки цветков шиповника, жёлтой акации, диких яблонь, жевали, наполняя свою ненасытную утробу в ожидании времени созревания овощей в огородах.

Аэроплан летит!

В довоенные годы вблизи Новостройки находилась взлётно-посадочная травянистая площадка. Её территория окаймлялась кустарником спирея, молодыми побегами которого и розовыми мелкими цветочками, собранными в пирамидальные соцветия, лакомились вяземские ребятишки. Не было там никаких построек и персонала. И принадлежность к авиации имело лишь одно приспособление — флюгер. На любом лётном поле и поныне есть полый конус из прочной непромокаемой ткани в широкую контрастную полоску, натянутый на кольцо со стержнем, вставленным в отверстие высокой штанги. Конус, раздуваемый ветром, легко поворачивается во все стороны. По ориентированию и степени «надутости» конуса можно судить о направлении и силе ветра. Обычно аэропланы доставляли из Хабаровска для местных органов власти срочные пакеты с секретными документами, которые, видимо, нельзя было доверить обычной почте. Каждый прилёт был событием. Ребятня с криками «Аэроплан летит!», сверкая пятками, неслась к «аэродрому». Потом долго махали вслед улетавшим.

В 1942-43 г.г. аэродромное поле, называвшееся вяземцами просто аэродромом, превратилось в картофельное, разбитое на грядки, обсаженные соей, фасолью, кукурузой (у кого что было).

В военные годы лётчики из Хабаровска, пролетая над знакомым по мирным временам местом, иногда покачивали крыльями. Восторженным возгласам ребятни, наблюдавшей за «кукурузником», не было предела. Пролетали самолёты обычно в сторону Авана, где располагался военный аэродром. Он был близко от маньчжурской границы, проходившей по реке Уссури. Военных действий на советской территории (Спасибо нашей Армии, победившей уже фашизм и крепко державшей на замке восточные границы!) не было. Техника, вооружение и боевая сила (наши доблестные защитники) были переброшены на усиление войск на Дальнем Востоке.

На Вяземской на запасном пути стоял бронепоезд. Мальчишки из нашего «кутка», близко расположенного от него, были знакомы с солдатами и постоянно бегали к ним, чтобы угостить свежим огурцом с грядки.

В нас, девчонках, зарождалось женское любопытство, когда на наших глазах романтические отношения молодого лейтенанта из бронепоезда с девушкой с нашей улицы переросли в брачный союз. Все взрослые и мы, ребятня, любовались этой скромной, очень красивой парой и их чистым чувством нежной любви.

А на Аване, на боковом ж.д. пути, стоял замаскированный ветками броневичок с антенной — «слухач», как окрестили его местные жители.

Плакали от радости и утрат

Всеобщее ликование 9 мая 1945 года неизгладимо в нашей памяти. Соседи собрались в нашем, самом большом в ближайшей округе, доме. «Тарелка» радио не выключалась. Среди скудной, собранной вскладчину закуски настоящим чудом смотрелась бутылка довоенной водки, хранимая до Победы нашими родителями, что было нетрудно при папиной язве. Пели хором, завели патефон, танцевали, обнимались и плакали от радости и утрат.

Указом Президиума Верховного Совета от 6 июня 1945 года за доблестный и самоотверженный труд в период Великой Отечественной войны Усенко Николай Васильевич награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.».

Напряжённый труд военных лет — «Всё для фронта! Всё для Победы!»- сменился трудом под мирным небом во благо скорейшего восстановления истерзанной страны. Составы, гружённые лесом и пиломатериалами, потоком шли с Дальнего Востока.

Долгожданный мир наступил. Западная часть СССР поднималась из руин, а на востоке не расходились тучи. Милитаристская Япония, оккупировавшая Маньчжурию и воевавшая с Америкой в Юго-восточной Азии и Тихом океане, выжидавшая удобного момента для нападения на нас в случае успехов немецких войск, сначала под Москвой, потом в Сталинграде, держала у наших границ миллионную армию, отвлекая военные силы от борьбы с фашистами. Верный своему союзническому долгу СССР 9 августа объявил Японии войну.

В первый день войны на Аване, что в 10-ти км по ж.д. в сторону Владивостока, была слышна стрельба со стороны пограничного села Венюково, находящегося неподалеку. Ночью было видно зарево пожара. Говорили, что горела наблюдательная вышка.

По линии гражданской обороны мирному населению предлагалось с целью укрытия от возможных бомбардировок рыть укрытия. Наш приусадебный участок располагался на склоне длинного оврага от ул. Калинина до параллельно расположенной улицы Амурской. На стыке нашего участка (дом наш стоял на ул.Калинина) и дома соседей с ул. Амурской общими силами выкопали длинную траншею. Присоединились к нам и соседи с противоположной стороны ул. Калинина, где местность была ровной, а погреба не было. На ночь все спустились в траншею. Взрослые сидели на узлах с «добром», малые дети на маминых коленях, старшие, уткнувшись в свой узел. Так провели несколько ночей. Потом мама, глядя на нас, измученных полубессонными ночами, сказала: «Одевайтесь как на праздник и ложитесь спать одетыми». Какими соображениями она при этом руководствовалась? Слава богу, нас не бомбили. Но любой приближающийся гул самолёта нас, детей, приводил в панику. Мальчишки с криками «Японец летит!» бежали в поисках укрытия. Девчонки разбегались врассыпную.

Первое сентября

В нашем детстве 1 сентября было обычным рабочим днём. Родители шли на работу, дети в школу. Ни цветов, ни белых бантов и одежд, ни всеобщего с нарядными мамами праздника. До сих пор каждый год в нынешний праздничный День знаний вспоминаю с комом в горле и с радостью за мирную жизнь своё первое сентября.

В 1945 г. меня в первый класс проводили старший брат с Юрой — большим. Мы с ним ровесники, но у него день рождения 12 сентября. К тому же, его родители, да и сам Юра, хотели записать его в ж.д. школу №20. В своё время окончили её наши отцы — Николай и Константин. Строго соблюдая инструкцию о возрасте поступающих, Юру не приняли в школу. Меня же записали в леспромхозовскую, т.к 20-я находилась, как говорили, за линией, т.е. по другую сторону железнодорожных путей от нашего дома.

У открытой двери в класс нас, первоклашек, встречала учительница. Я выбрала место у окна напротив двери с фрамугой, сквозь которую мы с братьями, поднявшимися по лестнице, ведущей в контору ЛПХ, увидев друг друга, жестами и мимикой выражали свои эмоции.

Почувствовав себя, не оставленной в классе в одиночестве, стала озираться по сторонам. Мои одноклассники показались мне, мягко говоря, не очень симпатичными. Одно дело, когда мы все босиком бегаем по улице. Но тут же ШКОЛА! Я — то пришла в новом, хоть и из перелицованного маминого, платье с нарядными пуговицами на вертикальной планке, на пояске и на нагрудных кармашках. До сих пор в шкатулке с пуговицами мне попадается эта красота — на красном пластмассовом квадратике белый кружок с жёлтой металлической шишечкой в центре, венчающей петлю, за которую пуговица пришивается.

Одеты и обуты дети были кто во что горазд. Вихрастые, неухоженные, все были худыми и бледными. В последнем я исключения не составляла. Помню медосмотр, который позже проводился в кабинете директора. При виде моих торчащих ребрышек он обронил: «Что ж это родители тебя не кормят?». Этим поставил меня в тупик. Можно ли возразить директору школы? Но ведь это неправда — кормят!

Учились мои одноклассники, мягко говоря, далеко не блестяще, в классе были второгодники. На то были и объективные причины. Один учебник приходился на 5-6 человек, живших, бывало, далеко не по соседству. Пока очередь до тебя дойдёт, уж и вечер наступает. Все четыре года учёбы в начальной школе писать у многих было не на чем. Некоторые писали на широких полях каких-то брошюр с японскими иероглифами. Их пленные японцы, жившие в казарме неподалёку от Новостройки, обменивали у местного населения на что-нибудь съестное.

Не помню ликования по поводу капитуляции Японии ни в школе, нигде вообще. Его просто не было. Изнурённый народ продолжал жить и честно трудиться. Мы, школьники той поры, жизнерадостностью не отличались. На переменах вдоль длинного полутёмного школьного коридора кто-либо из учительниц организовывал ученический «хоровод». Довольно уныло звучали в нашем исполнении песни тех лет: «Шёл отряд по берегу, шёл издалека», «По долинам и по взгорьям», «Ой, Днипро, Днипро» и др. В солнечные деньки в начале и в конце учебного года на большой перемене девчонки стайками мчались к своим «ямкам» во дворе. Двое крутили верёвку, остальные по очереди через неё скакали до выбывания. Споткнулась — замени одну из крутивших… У каждой группки свои верёвка и ямка, выбитая ею и ногами скачущих девчонок. Мальчишки поодаль играли в свои игры.

И это нам неэтично называться детьми войны?! Нам, жившим в эпоху чистой нравственности, истинной культуры и человечности, уже не понять тех ценностей и морали, которыми «овладели» нынешние «хозяева жизни» и вершители судеб. Они полагают, что будут вечно молодыми, и ими воспитанные дети будут уважать и любить «предков» за их заслуги.

Увы! «Время быстротечно, молодость преходяща, а здоровье — величина переменная», — как любит говорить мой коллега, узник детства, заслуживший в концлагере, если следовать логике вышеупомянутых противников «детей войны», почет и уважение.